Незаметно подошли к концу пять фестивальных дней. Финальное танго иссякло, и потные, уставшие, но очень довольные танцоры разошлись собирать чемоданы. Ночью шел дождь, вернее, сыпался влажной пылью, тандыры еще не были растоплены, и не пахло горелыми газетами. Николай с Полей стояли у истерзанной ветром воды и молчали. Он обнимал ее за плечи и покачивался из стороны в сторону. Покрывал волосы легкими, словно отцовскими поцелуями, удерживал сползающий жакет и закрывал от ветра. А Поля ждала признания, объяснения, адреса, оставленного на салфетке.

— Пойдем, пообедаем.

Она неловко спрятала обиженные глаза и стала смотреть под ноги, беспорядочно передвигая носком конфетный фантик. Как можно думать о еде, когда осталось ровно два часа? Николай повторил:

— Повар только что приготовила, а я с вчерашнего дня ничего не ел.

Они зашли во влажное, только после уборки кафе и сели у двери. На столе стояла тарелка с кубиками сухарей и баночки со специями. Пол при дневном свете выглядел ущербно, словно проеденное молью старое драповое пальто. Пахло пивом и чем-то прокисшим. Официантка в углу штопала чулок, пряча голую ногу. Им принесли куриный суп с оранжевыми полумесяцами моркови, и Николай, наклонившись, с аппетитом принялся за еду. Зачерпывал ложку за ложкой, щедро бросал сухари, механически досаливал и смотрел в экран телефона.

— Что ты делаешь?

— Просматриваю новости.

Поля отодвинула тарелку и уставилась в окно. Хлюпнула носом. Потом еще раз. Николай рассеянно посмотрел в ее сторону и ободряюще сказал:

— Ну что ты, Полька? Прорвемся.

А дома стало невыносимо. Поля потеряла все: привычный комфорт, точку опоры и нажитые ориентиры. Похудела и осунулась лицом. Постоянно думала о Николае и их недоговоренностях. Ей казалось, что что-то помешало им быть честными. Может, море, черное от сажи выжженных крымских трав? Или горы, гладкие, словно после депиляции? Мама, взбивая белки для бисквитного теста и уваривая сгущенку, боялась спросить, а потом не выдержала и уточнила:

— Поль, что с тобой происходит? Ты ничего не ешь. Я готовлю только твои любимые десерты.

Поля, отставив нетронутой тарелку, вышла из кухни.

Через неделю она не выдержала. Купила билеты в Коктебель и этим нарушила все правила милонги. Правила, в которых говорится, что приглашает только мужчина и только он ведет, нащупывая общую ногу.

Она остановилась в той же гостинице и, бросив клетчатый чемодан, побежала к морю, как и была, в дорожном платье с чуть примятым подолом. Перед ней открылась та же аллея со сливовыми пятнами на асфальте. То же море, прикрытое у берега пляжными навесами, словно детской обязательной панамкой. Татарские рестораны с аляповатыми коврами и белыми раздутыми чайниками на столах. Каждый уголок знаком: доктор, заманивающий на массаж, ломти пахлавы, осы и прогорклость масла, в котором жарились чебуреки. Вдруг увидела знакомый силуэт. Коренастую фигуру, светлые торчащие волосы и зауженные брюки. Это явно был Николай. Он шел по набережной и придерживал за локоть стройную женщину в красном крепдешиновом платье. Ее ноги в узких лодочках старались не попадать на стыки между брусчаткой. Ветер трепал темные волосы, а она смотрела на него и смеялась, запрокидывая голову. Николай ей что-то безостановочно говорил, перекрикивая шторм, поправлял воланы на платье и был совсем другим: живым, счастливым и динамичным.

Поля остановилась и стала шептать про себя: «Я невидимка. Я, как всегда, невидима», — но заклинание не сработало, и Николай, поравнявшись с ней, стушевался и замедлил шаг. А потом отвернул голову в сторону, словно и не было обещанного кофе-бонбон, сладкой кремовой луны и моря, напоминающего битый хрусталь.

Поля опомнилась только в номере. Слез не было. Только икота и шорохи сбрасывающей листья черемухи. Только сухое царапание вороньих лап, рассаживающихся головами в разные стороны к безветренному дню. А еще — четкий ритм настоящего, пахнущего потерями танго…

Артемий Ульянов

Побег для двоих

Неутомимые крымские цикады наполняли трескучим гомоном ночной Коктебель, заглушая далекий шум прибоя. Старая аскетичная пружинная кровать тоскливо поскрипывала, стоило Андрею чуть шевельнуться. До рассвета было еще далеко, но он уже проснулся, разбуженный тревожным предчувствием, от которого потели ладони и тяжелело дыхание. Совсем скоро, через пару-тройку часов, наступит тот самый день, когда он совершит задуманное. Рискованная миссия, сотканная из череды опасных и запретных поступков, нависла над скрипучей кроватью плотным невидимым маревом. Мысли о предстоящем пугали Андрея, одновременно даря ему чувство обжигающего восторга. Сегодня он сделает такое, о чем многие другие боялись и подумать. И если все пройдет удачно, он, вполне вероятно, сможет избежать заслуженного наказания. А даже если и не избежит… Страшно, конечно, но оно того стоит.

Тихонько ворочаясь на ворчливых пружинах, он шаг за шагом прокручивал этапы запретного приключения, порой не веря в собственную храбрость, больше похожую на безрассудную отвагу. Андрей долго планировал это преступление еще в заснеженной холодной Москве, борясь с искушением поделиться безумной затеей с кем-то из друзей. Тайные замыслы зрели в нем, разрастаясь с каждой неделей, иногда заполняя его без остатка. Тогда парень был уверен в своих силах, то и дело вспоминая отцовские слова: «Давай, ты ж у меня мужик», — которые слышал с самого раннего детства. Но сейчас, в Крыму, когда час икс вплотную подошел к громоздкому дому, стоящему в полутора километрах от Черного моря и нарезанному на тесные комнатенки для курортников, решимость вовсю изменяла Андрею, будто легкомысленная распутная девка. Пару раз он даже малодушно решал было отказаться от безумного плана, но жгучее чувство стыда за свою слабость грубо толкало его вперед к намеченной цели.

Уснуть той ночью он так и не смог. А когда первые рассветные блики заиграли на выцветших от южного солнца старых занавесках, рывком сел на кровати, словно отсекая себе путь к отступлению. «Все, сегодня. Точно!» — еле слышно прошептал он. И принялся одеваться.

Однако в безупречный план решено было внести одно рискованное изменение. Долгие предрассветные часы убедили его в том, что ему нужен соучастник. С одной стороны, присутствие напарника упрощало задачу. Две головы лучше, чем одна… да и вдвоем не так страшно. Кроме того, в случае провала, если все содеянное вдруг вскроется, будет с кем разделить ответственность и тяжесть наказания. С другой стороны, он не знал, можно ли доверять будущему подельнику. Да и как он отреагирует на такое предложение? Хватит ли его на такую авантюру? Очень хотелось верить, что хватит. Но поручиться за своего пухлого ровесника Дениса как за себя самого Андрюха не мог.